…Первое, что обнаружилось в моей комнате университетского общежития, был лежащий в кровати мужчина. Естественно, поднялся некоторый переполох: он в ужасе вскочил, я поспешно ретировалась, все это с криками, из которых выяснилось — иностранец. Накрутив на бедра полотенце и все еще нервничая, он вскоре вышел в коридор, представился Стивом из Мичигана, США, и «отослал» меня в администрацию, где, правда, «не понимают даже по-испански». Там мне предстояло объявить, что американец отъезжает только на следующий день, а я некоторым образом уже здесь и хочу спать. Комнату второго участника экспедиции «Вокруг света», Андрея Семашко, мы открывали с замиранием сердца, предварительно постучав. Вопреки горячему желанию фотографа симпатичной девушки там не обнаружилось. Тем не менее — вы не поверите — небрежно брошенный на спинку стула халат свидетельствовал о том, что она скоро вернется.
Наконец кое-как разобрались: свободные помещения нашлись, и мы успели немного пройтись перед сном. Навстречу снова попался Стив. Он уже оправился от потрясения и даже, не снимая с лица широкой заокеанской улыбки, решил сострить: «Все о’кей, я понимаю, это — Испания. Mucha fiesta, потом mistake!»
Фиеста, как удалось узнать на следующий день, действительно имела место — так называемые Дни Саламанки, длившиеся всю неделю, достигли к пятнице апогея. Центральная площадь — по утверждению местных жителей — «самая красивая в Испании», кипела и бурлила. Проскакал на лошади ряженый Дон Кихот, за ним протрусил Санчо на осле. Чуть поодаль разыгрывался интерактивный спектакль для самых маленьких. Монашки пили кока-колу на открытых террасах, а беспечные молодые люди щеголяли в линялых джинсах. Почувствовав привычный «вкус Иберии», я успокоилась и воодушевилась.
К последним праздничным выходным в город стекался разнообразный народ: туристы, привлеченные «typical Spanish fiesta», студенты всех «мастей» и факультетов, ловящие последнюю возможность повалять дурака перед началом учебного года, саламанкцы, которых жизнь раскидала по стране и континенту. Спешили к родным пенатам и мои старые знакомые, Альберто и Алисия, которые обещали ввести нас с Андреем «в курс» Саламанки.
Пока же их не было, мы рассеянно бродили по улицам древнего города, то и дело натыкаясь на «университетский след».
По-южному жадные до общения прохожие охотно давали пространные разъяснения по любому поводу. Красные «тексты», которыми испещрены стены многих зданий? Это «виторы» (от латинского «victor» — победитель). С их помощью на протяжении столетий велась хроника университета. «Граффити» оповещали о разных торжественных событиях, вроде присвоения докторской степени или получения кафедры.
Почему они именно красные? В Средние века по таким случаям устраивали корриду и кровью убитого быка, смешанной с оливковым маслом и перцем, фиксировали: кто чем отличился. Причем старались делать это поблизости от самого места подвига. Скажем, в старом кафедральном соборе святой отец сводил нас в придел Святой Варвары и, взгромоздившись на деревянное кресло прямо перед надгробием одного из епископов, экспансивно, в лицах изобразил процедуру экзамена на степень лиценциата (что-то вроде нашего кандидата наук), принятую в XVI веке. «Соискатель проводил здесь всю ночь перед испытанием — в молитвах и занятиях. Наутро отвечал комиссии, и если все проходило успешно, то виторы о нем оставлялись тоже прямо на кладке собора — только снаружи, конечно. Кстати, вы уже видели Лягушку?»
Лягушка — «аттракцион», действующий опять-таки с начала XVI столетия. Вот уже полтысячелетия каждый, кто приезжает в Саламанку, должен остановиться перед фасадом основного университетского здания и на «завитках» эффектного орнамента в стиле платереско, среди причудливых растений и фантастических фигур отыскать маленькое зеленое земноводное. Никакого розыгрыша — оно там действительно есть. Мне даже подсказали, что неизвестный автор, большой шутник, «посадил» маленького лягушонка на один из черепов, коих в каменном узоре множество.
Считается, что только наблюдательный человек, который сможет самостоятельно отыскать лягушку среди резных изгибов золотистого кастильского песчаника, достоин вступить в студенческое сообщество достославной Саламанки.
Корреспондент «Вокруг света», как ни глазела, оказалась «недостойной». Было уже темно, к тому же меня отвлекало щебетание каких-то юных барышень, одетых в национальные костюмы и резвившихся тут же, на ступенях лестницы. «Извините, — проговорила в конце концов я, раздраженная своей «слепотой», — это какая-то инсценировка? Готовитесь что-то танцевать или петь?» — «Да нет, мы иногда так одеваемся по праздникам. Просто так», — отрезали гордые красавицы и, отвернувшись, продолжали форсить.
Попробуйте, скажем, 8 марта «просто так» выйти на московскую Тверскую улицу в сарафане и кокошнике. Иное дело — Саламанка. Мы находимся в замкнутом пространстве культурного мифа: пронизанный тонкой паутиной традиций Университет, к которому прилагается Город, — именно так, а не наоборот. Во время учебного года из 180 тысяч жителей почти треть составляют студенты. Спросите на улице любого прохожего не старше тридцати пяти, «местный» ли он, и в большинстве случаев вам ответят: «Почти, я здесь учусь».
В этом мире уместно все, что соответствует «игровым», площадным законам (отсюда и легкость, с какой здесь носят средневековые одежды). Крошечная «независимая» страна, «Средиземье» старинного духа служит идеальным местом обитания для столь же мифологизированной, «театральной» фигуры испанского студента. Во всякий момент из-за угла может появиться любимый герой народной литературы XVI—XVII веков — веселый школяр-авантюрист, лиценциат Видриера. Рожденный фантазией Сервантеса в Саламанке, он бравирует бедностью, носит дырявые плащи и ветхие шляпы, смущает горожанок, затевает дуэли и обыкновенные драки с поножовщиной…
Могу побиться об заклад, что через час прогулки я бы его встретила, но тут приехали Альберто с Алисией и увели меня в праздничную палатку (всего таких, как сообщал плакат, разбито в городе пятьдесят три) — пить вино и закусывать тапами. Это такие пресные «печеньица», начиненные яйцами, маслинами, фаршем — чем угодно. Очень вкусно, к тому же целая порция вместе с бокалом красного стоит 1 евро. Я сбилась со счета на четырнадцатой-пятнадцатой и проявила вопиющее легкомыслие, не приняв во внимание, что Альберто настаивал еще и на дегустации мясного пирога орнасо. Мне ведь известно, что такое испанская настойчивость. Тем более что речь шла о гастрономической «визитной карточке» Саламанки и ее университета, которую к тому же как на грех прекрасно изготовляет мама моего приятеля, жительница деревни с немудрящим названием Монтеррубио-де-ла-Армунья. Расположена она в самом центре плоской, как блин, окрестной равнины Чарро.
Земли Чарро свободны от сельскохозяйственных культур. На нетронутых полях, поросших почтенными средиземноморскими дубравами, пасутся черные иберийские свиньи и быки. Селяне провинции Саламанка испокон веков только тем и занимаются, что поставляют «сырье» и для национального «хлеба», и для зрелищ: из свинины делают хамон, рогатых исполинов растят для корриды.
А орнасо пекут для себя, «для души» — опять-таки в соответствии с памятной традицией.
Отступление I
Дело было так: юный, но уже в высшей степени набожный инфант, будущий король Филипп II, 12 ноября 1543 года торжественно въехал в Саламанку, чтобы обручиться в местном соборе с принцессой Марией Португальской. При этом шестнадцатилетнего принца так потрясло «истинное лицо» города — разврат и пьянство среди студентов, преподавателей и даже священников, огромное количество таверн и борделей, — что первым делом он распорядился хотя бы на время поста удалять из города девиц легкого поведения. С того самого времени в первый понедельник после Пасхи истомленные воздержанием студенты выходили за городские стены, переплывали на лодках реку Тормес и приглашали проституток назад. Возвращение плотской любви в обитель науки, естественно, сопровождалось шумными пирушками с обильными возлияниями и скоромной пищей, теми самыми орнасо, которыми «влюбленные на час» запасались загодя (запеченное мясо хранится дольше).
От Альфонса Мудрого до наших дней
Как уже говорилось в основной статье, годом основания университета считается 1218-й, когда по указу леонского короля Альфонса IX монастырская школа Саламанки была преобразована в Универсальную. Внук основателя, Альфонс Мудрый, продолжая дедовское начинание, в 1254 году закрепил за ней особые привилегии и источники финансирования. Церковь тоже не осталась в стороне от воспитания молодежи: в 1255-м папа Александр IV дарует университету право собственной печати, а его выпускникам — право повсеместного преподавания.
Благодаря высочайшей поддержке университет окреп и стал бесспорным лидером среди прочих учебных заведений Пиренейского полуострова. Централизация же светской власти при Фердинанде и Изабелле, активная колонизация испанцами Нового Света и необходимость распространения веры на новых территориях потребовали увеличения числа образованных людей.
Юные отпрыски благородных семейств, дети зажиточных — и не очень — горожан, чиновников, землевладельцев, военных и коммерсантов из разных концов королевства в повозках, запряженных парой мулов, а то и пешком отправляются в Саламанку, где их учат в основном праву и теологии. В 1566/67 учебном году количество студентов достигло 7 863 человек. Для времени, когда все население Мадрида составляло 11 тысяч, — беспрецедентно высокая цифра.
Золотой век университета продлился почти четыре столетия, с XIV по XVII. Среди знаменитых выпускников этого времени — драматург Кальдерон де ла Барка, поэты Хуан де ла Крус и Луис де Гонгора, писатель и музыкант Висенте Эспинель, писатель и математик Диего Торрес Вильяроэль… Затем, однако, последовали десятилетия упадка и забвения. В XVIII—XIX веках Саламанка разделила печальную участь всех испанских университетов: Война за независимость в Америке и бесконечные реформы надолго подорвали престиж классического образования.
Тем не менее ее имя в общественном сознании не померкло и вновь зазвучало актуально в ХХ веке, когда ректором (в 1901—1914 и в 1930—1936 годах) стал Мигель де Унамуно. Победивший франкизм, естественно, использовал университет как политический инструмент: жесткий контроль и идеологическое давление со стороны правительства не способствовали процветанию свободолюбивой гильдии студентов и преподавателей. В 1965 году здесь обучалось немногим более 6 тысяч человек — меньше, чем в XVI веке!
Образовательный бум, охвативший Европу пятнадцатью годами раньше, в аудитории Саламанки ворвался с опозданием, в 70-х, когда диктатура прекратилась. Молодежь снова устремилась к знаниям, новые центры образования стали расти как грибы (в Саламанкский университет в 1991 году записалось почти 30 000 человек). Это кардинально изменило задачи, политику и смысл высшей школы. Появилась конкурентная среда, которой до тех пор классический испанский университет не знал. В привилегированной ситуации оказались столичные вузы, и маленькому Саламанкскому университету в национальном рейтинге уже не под силу стало соперничать с Мадридом и Барселоной, но по ряду параметров он тем не менее первенство удержал. В частности, Саламанка остается самым «гостеприимным» вузом Испании: по территориальному признаку состав ее студентов наиболее пестр и разнообразен, здесь представлена молодежь со всех концов страны и, разумеется, из-за ее рубежей.